Огонь переливался багровыми языками, словно сам хотел напомнить, что в его памяти ещё свежа первая кровь.
История перешла от райского сада к детям Адама и Евы — Каину и Авелю.
— Каин был земледельцем, а Авель — скотоводом, — сказала Муза, её голос был мягким, как песня. — Один привязан к земле, другой свободен, кочует за стадом. И в этом — символ перехода человечества. Мы стали оседлыми, но где-то в нас живёт тоска по кочевью.
Лилит откинулась назад и усмехнулась:
— Скука и свобода. Один пашет с утра до ночи и считает календари урожая, другой гуляет по степи и поёт песни. Скажи честно, философиня, кого бы ты выбрала? Она улыбнулась и задумалась:
— Земледелец надёжен, кормит, строит дом. Но скотовод ближе сердцу: лёгкий на подъём, играет на флейте у костра. Наверное, я всё-таки между ними. Муза кивнула:
— Так и человечество оказалось между ними. Нам хочется и безопасности, и свободы. И эта двойственность до сих пор не даёт покоя. Но в их истории появился разлад.
Каин принёс плоды земли, Авель — кровь жертвы. Бог принял дары Авеля, а Каина отверг.
Лилит хмыкнула:
— Смешно: Каин вроде бы честно трудился, выращивал урожай. Но его дар был формальным, как отчёт в бухгалтерии. Авель принёс лучшее из своего сердца. Вот и вся разница.
Муза добавила:
— Да, важно не что ты приносишь, а как. Можно преподнести букет из ромашек и тронуть душу. А можно подарить золото и остаться холодным.
Она записала в дневник:
Каин и Авель — это не только братья. Это два способа жить: по привычке или по сердцу. По форме или по сути. Отчитываться или чувствовать. И этот выбор мы делаем каждый день.
Огонь треснул, словно подтверждая.
— Вот скажи, философиня, — Лилит хитро прищурилась, — а сама-то ты кто? Каин или Авель? Живёшь по расписанию или по вдохновению?
Она засмеялась:
— Я бы хотела быть Авелем, но иногда во мне просыпается Каин — особенно когда приходится платить счета. Но потом Муза шепчет — и я снова ищу сердце.
Муза рассмеялась:
— Так и должно быть. Мы все немного Каины и немного Авели. Важно помнить, к чему тянется душа.
Лилит подкинула веточку в костёр и язвительно заметила:
— Ведь если всё делать “по форме”, жизнь превращается в бухгалтерский отчёт. Ни музыки, ни любви. И тогда зависть становится неизбежной: смотришь на того, кто поёт, и думаешь — за что ему это счастье?
Она подмигнула и добавила с иронией:
— Но, философиня, имей в виду: даже Авелю нужна была еда. Так что не забудь про супы, когда вернёшься из своих звёздных полётов.
Муза улыбнулась:
— А влюбиться можно и в земледельца, и в скотовода. Главное — чтобы в сердце было пламя. Не важно, что он приносит: яблоко или барашка. Важно, с каким взглядом.
Она задумалась и записала:
История Каина и Авеля — это история о каждом из нас. В нас живут оба: тот, кто делает из долга, и тот, кто творит из любви. Иногда мы убиваем своего внутреннего Авеля — привычкой, усталостью, завистью. Но он снова возвращается — в песне, в улыбке, в нежности.
Муза добавила тихо:
— Вот почему человечеству так нужны искусство и романтика. Они напоминают нам быть Авелями. Иначе мы все превращаемся в Каинов.
Лилит засмеялась:
— Да, но без Каина тоже скучно. Он строит города, пишет правила, открывает лавки с пивом. Так что баланс нужен. Главное — не дать ему забить Авеля насмерть.
Огонь мерцал, и казалось, что сами братья сидят рядом — один суровый и тяжёлый, другой лёгкий и певучий. И в каждом человеке этот спор продолжается.
Она посмотрела на искры и спросила вслух:
— А мы сами кто? Земледельцы или скотоводы? Живём по сердцу или по привычке? Приносим отчёт или чувство?
Муза ответила мягко:
— Наверное, мы — искатели. Мы всё ещё выбираем.
Лилит добавила с усмешкой:
— И пока выбираем, есть повод сидеть у костра и болтать до полуночи. А завтра снова жить — то как Каин, то как Авель. Лишь бы не слишком серьёзно.
Она улыбнулась:
Философия нужна не для того, чтобы судить, а чтобы видеть в древней истории себя.

И ночь мягко намекнула: дальше человечество будет искать новые пути — города, союзы, законы. Но в основе всё останется тем же: выбор между формой и душой, страхом и свободой, долгом и любовью.
Огонь ещё ярче полыхнул, и разговор перетёк к самому древнему времени.
— Мы привыкли думать, что человек всегда был один, — сказала она. — Но на самом деле на Земле жило сразу несколько видов. Sapiens, неандертальцы, денисовцы… Они встречались, жили рядом, а потом остались только мы.
Муза мягко добавила: — Это был удивительный момент — планета, где существовало не одно человечество, а несколько. Разные языки, разные культуры, разные тела. Но все — люди.
Лилит усмехнулась: — Ирония в том, что мы выжили не потому, что были сильнее. Неандертальцы были крепче. Мы выжили, потому что были гибче, умели воображать и объединяться. И теперь только наш вид рассказывает историю.
Она записала в дневнике: — Учёные находят в нашей ДНК следы неандертальцев и денисовцев. Мы не уничтожили их полностью — они стали частью нас. Их кровь течёт в наших венах. Мы — смесь разных человечеств.
Муза задумалась: — Но почему Библия об этом молчит? В книге Бытия есть Адам и Ева, Каин и Авель, Ной. Там история идёт по прямой линии. А где место другим людям?
Лилит подмигнула: — Может, оно спрятано. Вспомни: “В то время были на земле исполины…” — нефилимы, существа, которые жили до Потопа. Может, это и есть память о тех самых “других людях”, о разных ветвях человечества, которые жили рядом с нами.
Она записала в дневнике: «Библия опускает этот период, потому что это не хроника всей планеты, а история одного народа и его Бога. Но память о других людях просочилась в мифы — в образах исполинов, сынов Божиих и дочерей человеческих. Там, где миф говорит загадками, наука говорит фактами».
Муза сказала тихо: — Выходит, мы не единственные дети земли. Мы — последние из многих. И, может быть, именно поэтому в нас так много тоски и поиска — мы несём память не только о себе, но и о тех, кто исчез.
Лилит хмыкнула: — А значит, исполины всё ещё живут. В каждом из нас — в нашей ДНК, в наших снах, в наших архетипах. Мы сами — их продолжение. Хоть и без огромных костей и дубинок, но с тем же вечным упрямством.
Огонь потрескивал, а в ночи будто слышались шаги древних людей, тех, кто жил рядом с нами и стал частью нас навсегда.
Огонь постепенно угасал, и разговор тоже подходил к концу. Мысль витала одна: миф, наука, философия и религия — это не конкуренты, а разные языки, описывающие одну и ту же тайну. Наука измеряет, миф рассказывает, религия даёт образ, философия ищет смысл. А истина? Она где-то между строк, там, где искра попадает в сердце.
Муза спросила: — А может, нам и не нужны точные ответы? Может, задача в том, чтобы задавать вопросы?
Лилит усмехнулась: — Вопросов у тебя хоть отбавляй. Но время-то заполночь, а Германа всё нет. Может, хватит философствовать, пора уже спать? Во сне тоже бывают приятные дела… иногда даже интереснее, чем у костра.
Она рассмеялась и подумала: «История человечества длинная. Мы только начали её переписывать глазами наблюдателя. Продолжение будет.... А сейчас — действительно пора отдохнуть».