О ней, Музе и Лилит.
Когда тайна ушла в подполье.

Огонь в очаге потрескивал, бросая на стены мягкие золотые отблески. Снаружи стояла глубокая ночь — та, что хранит больше, чем рассказывает.

Муза первой нарушила тишину:
— Когда пришло христианство, мир будто вздохнул. После веков войн и империй люди наконец услышали слова о любви и прощении. О сердце. О свете.
Лилит лениво потянулась, перевернула уголёк палочкой:
— Да, но за свет всегда платят тенью. Чем ярче вера, тем темнее то, что она называет грехом.

Она слушала их обеих и думала, как странно всё устроено: всё, что раньше считалось священным, вдруг стало подозрительным.
Женщина, умевшая лечить травами — ведьма.
Танец в честь луны — язычество.
Прикосновение — искушение.
Тело — повод для покаяния.

Муза сказала мягко:
— Но ведь христианство принесло и добро. Оно научило состраданию.
Лилит фыркнула:
— Да. Только сострадать разрешили всем, а чувствовать — никому. Бог стал далёким, как небо. А женщину — убрали с алтаря, потому что слишком напоминала о земле.

Они замолчали. Только огонь говорил, сыпал искрами, словно древними словами.

Муза задумчиво прошептала:
— Когда вера становится системой, она начинает бояться живого опыта. Так исчезли мистики, целительницы, гностики, жёны апостолов. А ведь именно они чувствовали Бога телом.
Лилит усмехнулась:
— Чувствовали — страшное слово для тех, кто живёт по догме. Поэтому всё, что нельзя было описать письменно, назвали ересью. И спрятали. Под землю, под кожу, в сны.

Она добавила тихо, будто для дневника:
Когда мир перестал слушать женщину, он потерял половину своей памяти.

Муза продолжила, будто в оправдание:
— Но тайна ведь не умерла. Она просто сменила имя. Она стала музыкой, запахом хлеба, движением кисти, дыханием ребёнка. Она спряталась в простых вещах, потому что священные места уже были заняты.
Лилит кивнула:
— Да. И теперь она говорит шёпотом — чтобы слышали только те, кто не боится тишины.

Она улыбнулась, глядя в пламя:
— Когда-то женщины учили, что тело — храм, дыхание — молитва, ритм — способ слышать Бога.
Теперь всё это приходится вспоминать заново.
Поколение за поколением — будто вытаскивая из пепла старые слова, которые нельзя было произносить.
Муза вздохнула:
— Знание ушло не потому, что его уничтожили, а потому что его перестали чувствовать. Мир стал разумным, но безчувственным. Он остался жить головой, забыв сердце.
Лилит поддела с усмешкой:
— Ну что ж, философиня. Ты хотя бы помнишь, где искать. Тайна — это не то, что спрятали, а то, что перестали замечать.

Она записала:
Когда знание прячут, оно учится жить в дыхании.
Когда женщин заставляют молчать, мир начинает говорить между строк.

Огонь медленно угасал.

Муза прошептала:
— Знаешь, когда-нибудь всё это вернётся.
Просто в другой форме. Может, через музыку, через прикосновение, через женщину, которая снова осмелится быть собой.
Лилит улыбнулась хищно и тепло:
— Главное, чтобы она не слишком осмелилась вслух.
А то опять костры. Хотя, если честно, ты бы горела красиво.

Обе рассмеялись.
А Она, глядя в темноту, подумала:
«Мир снова учится говорить сердцем.
А значит, тайна уже возвращается».